Месяц: Июнь 2013

Коралл

Капитан «Коралла» Рами Лейбович
Капитан «Коралла» Рами Лейбович

У моего учителя по парусному спорту Рами есть яхта. Яхта называется «Коралл». Заложена в 1947 году, а спущена на воду в 1953, классический йол, красивейшая деревянная лодка. Знаете, что такое деревянная лодка, построенная в первой половине прошлого века людьми, которые это умели и любили? Чистая квинтэссенция красоты обводов, мореходных качеств и морской традиции. Там длинная история: кто выжил после войны, построили яхту. Я расскажу как-нибудь и о лодке, и о её владельце, о кругосветной гонке и многом другом. Я очень люблю эту лодку. Она научила меня очень многому, она и её капитан. Сделаю-ка я ему и «Кораллу» маленькую рекламу.

Если вы живёте в Латвии или здесь проездом, и вам вдруг захочется провести свободное время так, как давно мечтали, а именно покататься на парусной яхте — наберите телефон Рами и сошлитесь на меня. Вы отдохнёте душой (море — оно как раз для этого), вспомните, что такое настоящая романтика, а заодно сделаете очень хорошее дело — поможете капитану оплатить стоянку и зимние свои работы по подготовке к сезону.

Вот телефон:

+371 2 9804302, Рами Лейбович

Коралл на стоянке
Коралл на стоянке

Кайкен

Фрагмент обложки «Кайкен»Прочёл Жана Кристофа Гранже, «Кайкен». Давненько не читал детективы. Этот оказался очень неровным, со стремительно-скучной развязкой. Хотелось поскорее уже узнать, чем дело кончилось, на чём сердце успокоилось. Слог показался мне тусклым, с яркими вкраплениями, порождёнными безусловным талантом, сюжет — затасканным, пыльным, но наново отполированным абразивом японского происхождения. Ах-ах, полицейский — психованный идеалист, но душка, и его жена из Страны Восходящего Солнца, а также злодей, непонятно, что делавший на сцене полпьесы — и всё это на фоне парижских трущоб и ориентальных садиков. Не могу оценить качество перевода, но мне почему-то кажется, что обращение французского в русский только улучшило первоначальное. В результате — даже не разочарование, а этакое лёгкое раздражение по поводу напрасно потраченного времени.

С другой стороны, Хемингуей как-то сетовал, что у Семенона детективы бывают или очень хороши, или совсем так себе, упомянув, правда, что это становится ясно уже с первых страниц. Возможно, это такое свойство французской детективной литературы, — неравномерность? Души их — потёмки, но я еще раз обязательно попробую прочитать что-нибудь от автора сценария фильма «Видок». Фильм-то вышел вкусный.

Подарочек

Обломки летающей тарелки?

Если где-нибудь недалеко упадёт летающая тарелка, например, под Колкой, на побережье, и так грохнется, чтобы в хлам, со всей дури об землю и без этих ваших дурацких планов на межпланетное вторжение, то сначала набегут местные жители и разберут что успеют. Ломами отковыряют внешний люк, повредят обшивку, отдерут резные накладки на иллюминаторы заднего вида, свинтят красивую красную антенну дальней космической связи и обмотку амортизаторов боковых шасси. Успеют умыкнуть круглый предмет с передней части летательного аппарата, похожий на логотип автомобиля — шипастый шар с иероглифами на серебристом ободке. Соберут вокруг места катастрофы спёкшийся песок, разлетевшиеся куски композитного материала синего цвета, какие-то шестерёнки, цветные осколки вроде бы стекла, похожие на жемчуг шарики.

Потом из-за дюн появится военная колонна с громкоговорителями, и местные пустятся наутёк, чистить награбленное в керосине и прикидывать, что из добычи удастся реализовать на знаменитой барахолке под Ikšķile. Военные возьмутся за дело неспешно, с размахом. Развернут периметр, выставят оцепление, отловят разбежавшихся местных. При обыске у одного найдут поисковый фонарь с летающей тарелки, но потом окажется, что не с этой.

В общем, всё приготовят, установят прямую видеосвязь с Вашингтоном, Лондоном, Парижем и Пекином, дождутся учёных, пока они подключаются к видеоконференции, и уж только потом вскроют второй люк, осмотрят кессоную камеру и вытащат на свет божий три потрёпанных, видавших виды скафандра, похожих на скороварки с ножками, и большой пакет с мусором. К утру проникнут внутрь космического аппарата, прорежутся автогеном через изолирующую обшивку в коридор, ведущий на мостик и в кают-компанию, и уж там развернуться по полной.

Аккуратно, протоколируя и снимая в две камеры, по-македонски, извлекут наружу три тела космопилотов, в хорошем состоянии, один оторванный тентакль, почему-то четыре кресла, повреждённый предмет визуального искусства, бластер, четыре ручных гранаты, рóбота орбитального наблюдения, настольную игру на соревнование, серебряную цепочку с кулоном, экран межгалактической трансляции с повреждённой клавиатурой, предмет личной гигиены, два переносных источника света, не в полной мере готовый ужин из пяти блюд, домашнее животное в вазе, шесть предметов для отправления религиозных обрядов, клубок вроде бы шерстяных ниток, части бортового вычислителя, запасной план переговоров, трёхнедельный запас бортового питания, фотографическое изображение созвездия Лиры, лупу на костяной ручке, товары для меновой торговли и многое другое.

Через три дня за дело примутся настоящие учёные, лучшие умы человечества, и может быть, к следующему июню у нас появится шестой айфон, а в Риге, наконец-то, построят бассейн на открытом воздухе для местных жителей и гостей столицы.

В недалёком будущем

IMG_0945

Обыкновенно, почти всё у нас — в недалёком будущем. Это такое специальное место, имеющее отношение к настоящему, но без чётких координат во времени и пространстве. В этом месте живёт мой двойник, тень в лунном свете, призрак за поворотом, и я гонюсь за ним последние лет десять, догоняю неспешно и нервно, хочу слиться в единое высшее существо, но расстояние в несколько сотен снов так и остаётся неизменным.

Там, в недалёком будущем, я чаще занимаюсь фортепиано, дочитываю Дон Кихота на испанском и тренируюсь четыре раза в неделю. Там я заставляю себя написать хорошее эссе о трансатлантической гонке для димкиного журнала, но всё так же не доходят руки, и не от недостатка времени, а от избытка маленьких важных событий, заполняющих каждый свободный день. Там — шторм в десять баллов, и вглухую зарифленный парус, и время, текущее сквозь изматывающую качку словно кисель сквозь вату, и сон урывками, и ливень в шквалах, и, наконец, покой. Там мурашки по спине, абсолютная тишина ледяного озера, и синий сосновый лес на берегу, а из невидимой за лесом трубы поднимается столб белого дыма.

Я знаю: у меня есть все ресурсы, чтобы попасть в это место, истоптать его высокотехнологичной обувью, остудить взглядом, согреть дыханием, осквернить размышлением вслух и выбросить в мусорную корзину безразличия, где уже валяется много честных и хрупких воспоминаний.

Все ресурсы. Я серьёзно.

Охота по правилам

Над крышами летели стрекозы. Глаза видели сотни, разум же понимал, что их сотни тысяч, а, может быть, миллионы. Душный воздух был почти неподвижен, но стрекозы стремились в одну сторону, на восток, словно гонимые ветром. Они проносились над террасой, и было непонятно, зачем им подниматься на такую высоту — прямо к птицам, с пронзительными криками патрулирующими узкую ослепительную щель между облаками и крышами. Птицы словно никуда не спешили, словно исполняли древний ритуальный танец, и только их голоса выдавали азарт охоты.

Я сделал маленький аккуратный глоток пуэра и погрузился в атмосферу другой назначенной смерти. Там, в прохладном пыльном утре, старик из племени камба, белый и уставший, настоящий мзи, брат своих братьев, вёл свою четвёртую жену, миниатюрную блондинку, по следам чёрного льва. Она добудет льва уже в этой главе: это совершенно ясно следовало из текста.

Патрик Хэмингуэй, сын, обошёлся с неоконченной повестью по-свойски: издал её, по-сути — еще черновик, бросил на растерзание читателям с острыми бездушными глазами, словно юную девушку в портовый бордель, в чужой город и на полстолетия назад во времени. В книге люди совершали неспешные важные поступки, следуя главному из законов — племенному, и в небе надо мной с птицами и стрекозами происходило то же самое. Потом подул ветер, и птичьи крики стали стихать, отдаляться, подниматься выше и выше, за деревья, в сторону старых некрашеных улиц Маскачки и кладбища, давно превратившегося в парк.

Пуэр, в зависимости от настроения пьющего, может издавать лёгкий запах лесных орехов или сырого подвала, но сегодня я ощущал лишь вкус жидкого времени, пахнущего африканской пылью. Странный вкус для чая. Впрочем, что в день вылета стрекоз бывает обыкновенным?

Крыши и их обитатели